«Сёрфер»: Рецензия Киноафиши

Многомерный драматический сюжет «Финн Литтл) и купить дом на холме, что когда-то принадлежал его отцу.

Эти вполне невинные буржуазные желания Финнеган по собственной традиции выворачивает наизнанку. Безмятежный солнечный денек в компании сына обернется метафизическим кошмаром, путь героя окажется изнурительным испытанием его человечности, сам он успеет превратиться из пышущего благополучием мужчины средних лет в полубезумного бродягу, а место восклицательного знака, подводящего итог трудам его жизни, займет жирный вопрос, подвергающий сомнению их ценность.

Агентами этих метаморфоз становятся «бухтовики» — это похожее одновременно на секту и закрытый мужской клуб братство, которое захватило пляж. Их лидер Скотт «Скалли» Каллахан (Джулиан Макмэхон) читает членам своего импровизированного племени краткий курс пресловутой токсичной маскулинности в современном изводе: разбуди в себе зверя, защищай свою территорию и все в этом духе. Серфера, заявившегося в Лунную бухту без приглашения, они с энтузиазмом питекантропов изгоняют на парковку, что гордо возвышается над пляжем.

Низвержением очевидного зла в лице бухтовиков Финнеган забавляется добрую треть фильма, довершая это безмятежным сюжетным кувырком в самом финале — маскулинное братство, строящееся на принципах преданности и храбрости, рассыпается при первой же реальной опасности. Заодно с сюжетными режиссер при участии сценариста Томаса Мартина решает идеологические задачи. В образе Скалли, критикующего современность, они высмеивают нелюбимых ими апологетов контрлевой мысли, смеющих заявлять, что маскулинность столь же естественна, как феминность, и далеко не всегда является токсичной. Мишенью критики становится Джордан Питерсон — клинический психолог и публичный интеллектуал, ставший в последнее время любимой пиньятой для леволиберально настроенных режиссеров.

Финнеган и раньше был склонен к прямолинейным метафорам, в которых зашифровывал социальный комментарий. В «Лисах», «Без имени» и «Вивариуме» режиссер и его предыдущий постоянный соавтор Гаррет Шэнли расправлялись с консюмеризмом и жизнью взаймы, констатируя разрыв человека с природой, а в «Дурном глазу» пеняли на лицемерие белого человека и колониальные практики европейских брендов одежды.

Но «Николас Кассим), лишившегося сына. Его воспоминания об отце смешиваются с настоящим, а линейное повествование уступает чистой игре воображения.

Финнеган это ощущение недостоверности реальности передает замечательно. Возвышающаяся над бухтой парковка, где обитает Серфер в ожидании звонка, приобретает черты нестабильного, параноидального пространства, раскаленного знойным австралийским солнцем. Этого эффекта режиссер добивается с помощью излюбленного набора визуальных и аудиальных приемов — широкоугольной оптики, навязчивого зумирования, кривых зеркал, ассоциативного монтажа, тревожащих звуков недружелюбной природы, которая в любой момент готова напасть и поглотить.

Патриархально-христианская диада «отец — сын» кажется чуть ли не основным лейтмотивом фильма. Тот же Скалли служит явной отцовской фигурой для прихожан своей маленькой секты. Религиозный интертекст усиливают маленькие детали — дьявольски красная роба Скалли; обряд посвящения в ряды бухтовиков, напоминающий крещение в воде; красноречивая надпись «Святилище», красующаяся над входом в пляжное бунгало. В такой христианской трактовке плато стоянки представляется чистилищем, пляж — преисподней, в которую спускается герой, а недостижимо далекий дом на холме — потерянным раем.

Впрочем, «Серфер» содержит множество более явных аллюзий. В истории героя видится сходство с «Пикника у Висячей скалы», в которых австралийские пустоши выражали скрытые в бессознательном современного человека темные мотивы.

Стоящего на стыке жанров «Серфера» вернее всего определить как психоделическую притчу с неожиданно счастливым концом, которая констатирует отчуждение духа. В конце концов, несчастных бухтовиков к Скалли и ему подобным приводят именно поиски единения. Серфер же, не случайно оставшийся безымянным, после долгих злоключений, чуть не продав душу дьяволу в обмен на исполнение желания, наконец сливается с природой — или, если выражаться его собственными словами, укрощает волну. Поистине пантеистический финал.