«10 000 лет до нашей эры»: Рецензия Киноафиши
Российские прокатчики в кои-то веки перевели название фильма буквально, удивив прогрессивное человечество героической верностью оригиналу. Так, впрочем, было не всегда. Когда до отечественных экранов дошел поставленный Аленом Шаба в 2004 году странный опус с еще более странным названием «RRRrrrr!!!», действие коего происходило, согласно первым же титрам, за 35 000 лет до нашей эры, русский перевод названия вводил в столбнячный ступор, переходящий в мересьевский штопор: «Миллион лет до нашей эры». Еще большие чудеса интеллектуализма кинодистрибьюторы нашей Родины проявили несколько месяцев назад: картина Жан-Жака Анно «Его величество Минор», которая не имеет абсолютно никакого отношения к фильму Шаба и сюжет которой разворачивается в крито-микенскую эпоху, был окрещен как «Миллион лет до нашей эры – 2». Потому даже удивительно, что «10,000 B.C.» оказались переведены как «10 000 лет до нашей эры», то есть в высшей степени дословно.
К сожалению, на этом достоинства нового фильма Роланда Эммериха заканчиваются. Перенесшись из своего халтурно-завирального послезавтра в не менее халтурно-завиральное позавчера, случившееся якобы на исходе палеолита, бодрый гений голливудского блокбастера впаял в самое сердце каменного века размашистый экшен, причем впаял в явной спешке: поскольку сценарий переписывался трижды, а завербованные Эммерихом киностудии дважды отрекались от собственного опрометчивого решения, на проработку ряда постановочных деталей элементарно не хватило времени, так что, дабы успеть к очередному перенесенному сроку премьеры, большинство животных оставили без меха, каковой нужно долго и трудно рисовать на компьютере. Мех достался по большей части мамонтам, несколько некстати вымершим в основной своей массе еще до описываемых событий.
Однако мамонты – далеко не самое слабое звено в сюжете, который Роланд Эммерих и его австрийский композитор-сценарист Харальд Клозер преступно украли у гибсоновского Apocalypto, добавив «изощренно тупых» (выражение The New York Times) диалогов, гарибальдийского революционного напора, элементов египетской эстетики из «Звездных врат», а также принудив убитую главную героиню к беспричинной противоестественной самореанимации ради забористого финального поцелуя с главным героем на фоне рекламно-плакатно-закатного пейзажа, только что высмеянного в «99 франках». Даже лингвистическую аутентичность Эммерих позаимствовал у Гибсона, хотя и весьма странным образом: в то время как представители посторонних племен изъясняются на будто бы древнем и незнакомом наречии, сопровождаемом субтитрами, ягалы (центральные фигуранты картины) лопочут на чистейшем английском.
Честно говоря, лучше бы уж Эммерих скопировал из последней режиссерской работы Мела Гибсона всё, поскольку то, что он копирует из других творений или привносит от себя, не лезет ни в какие звездные врата. Совершенно неясно, как умудряется некий Д’Ле, у которого увели даму сердца (судя по виду, не вылезающую из кабинета визажиста-косметолога), найти на крохотной территории почти все типы земных рас и цивилизаций и пересечь за несколько недель три климатические зоны, охмурив при этом скверно нарисованного саблезубого тигра и постоянно отбиваясь от мини-годзилл юрского периода, зачем-то один в один позаимствованных из «Атаки куриных зомби» Ллойда Кауфмана. Кроме того, пакт племен, выуженный из пролога «Трои», в финале чудесно превращается в восстание варваров-рабов, вдохновленных периодически извлекаемым из-под земли слепым дедом, против «империи», которую населяют майя, скрещенные с древними египтянами, причем само восстание – это уже практически «Спартак» в любой из версий (судя по происходящему на экране, в версии «“Спартак” – “Зенит”»). К тому же психофизика эммериховских дикарей не имеет почти ничего общего с психофизикой первобытного человека, освободительная риторика явно тяготеет ко времени действия фильма «Патриот», а уже упомянутый финальный поцелуй – просто «поцелуй смерти» для любого кинопроизведения, которое претендует на уважение публики. Роланд Эммерих, впрочем, не претендует на уважение публики, – он претендует исключительно на ее кошелек.
Vlad Dracula
